Готовый вариант
– Думаю, в общих чертах вы все это уже знаете, – сказал доктор Розенманн (он был примерно нашим ровесником, и я невольно подумал: «Интересно, как собирается поступить он сам?»), – поэтому для начала кратко пройдусь по вариантам. Исходный материал мы протестировали. Он в хорошем состоянии, поэтому все возможности для нас открыты. Мы можем пойти по классическому пути и получить грудничка – девять месяцев традиционной экстракорпоральной гестации или два месяца ускоренной, – но это решение, как вы догадываетесь, сегодня не популярно. Остановиться на нем подробнее?
Я посмотрел на Эмили. К моей радости она кивком предложила доктору сразу переходить к другим вариантам. Мы обо всем договорились еще в молодости, когда только поженились. Среди тогдашних шестидесятилетних так поступала примерно половина, и очевидно было, что в нашем поколении таких уже будет абсолютное большинство. Центров экстрагестации в то время было несколько на весь город – помню, материал мы сдавали где-то на отшибе. Зато теперь они повсюду, а главный, в котором принимает доктор Розенманн, располагается в бывшем помещении мэрии, переехавшей в здание попроще. Лично я ни разу не пожалел о нашем решении – шестидесятилетний родитель всего добился и может спокойно растить ребенка. А вот Эмили однажды засомневалась.
Нам было тогда слегка за сорок. Эмили казалось, что она стареет и теряет форму – она действительно в то время много нервничала, выглядела уставшей, поправилась, – что можно упустить последний шанс. Я пытался ее переубедить. Тогда уже все исследования подтверждали, дети-экстрагесты, родившиеся у взрослых родителей, во всех отношениях опережают сверстников. Собственно, такие дети тогда уже преобладали, особенно в нашем окружении. Я доказывал Эмили, что завести детей в сорок лет – губительно для брака: такие пары фактически признают, что больше друг другу не интересны, что их отношения себя исчерпали и требуют искусственных стимулов. Я напоминал ей, что при нашем образе жизни – моих спектаклях, ее частых и продолжительных командировках – ребенок будет предоставлен сам себе. Кроме того, в школе на него будут показывать пальцем из-за того, что его родители на двадцать лет моложе нормальных.
Я говорил ей все то, что и тысячи других мужей в подобных обстоятельствах. Напомнил ей про Риделлов, с которыми мы к тому времени не общались уже несколько лет. Когда-то они были самыми успешными из наших друзей и самыми стремительными: они первыми переехали на крышу, первыми сменили автомобиль на хелицикл. Вокруг них всегда было много людей. Потом Хлоя, любительница рискованных затей, вдруг захотела ребенка, и Герберт ей уступил – она у них во всем была заводилой. Ребенок в том время был уже невероятно дорогим и экстравагантным мероприятием. Родители экстрагестов копили на это приключение сорок лет, поэтому тем, кто решался на детей раньше, даже при высоком доходе приходилось тяжко. Герберт и Хлоя постепенно исчерпали все свои сбережения, а кроме того, оказались вдруг сами по себе: общение со старыми друзьями, свободными от детских хлопот, сошло на нет; другие родители малышей их не воспринимали, считая «залетевшими малолетками»; немногие ровесники, имевшие детей, оказались совсем другого круга. Необдуманным решением Риделлы обрекли себя на одиночество.
Однако все мои аргументы на жену не действовали. Эмили – обычно такая разумная и здравомыслящая – стала вдруг закатывать сцены, реветь, бить посуду. Тогда мы впервые поссорились. Я в сердцах ляпнул, что нам надо развестись, чего потом не мог себе простить. Она надолго уехала в командировку (в то время она курировала продажи в регионах), потом впервые одна отправилась на море – не звонила и почти не писала. Поначалу я был рад тишине, возможности спокойно работать. Приспособился к холостяцкой жизни. Разобрался со счетами и другой текучкой – обычно всем этим занималась жена. Однако вскоре ее отсутствие стало невыносимо: я места себе не находил. Эмили вернулась несколько месяцев спустя, бледная, похудевшая, растерянная. Жизнь постепенно входила в колею, хотя некоторые странности в ее поведении остались: иногда она тихонько плакала, а по вечерам ее мучили головные боли, как раз в то время, когда мне пора было ехать в театр: раньше она не пропускала ни одного нашего спектакля, а теперь редко на них бывала. Однако со временем прошли и приступы слез, и мигрени, и больше мы никогда не ссорились.
Теперь у нас уже почти все было продумано. Я оставлю должность в театре и буду только преподавать на полставки в Академии. Эмили тоже уйдет с поста директора и будет сотрудничать с компанией в качестве внештатного консультанта. Мы переедем в домик на крыше, который купили в прошлом году и перестроили по своему вкусу. Только по одному вопросу мы пока не приняли решения, и именно к его обсуждению перешел доктор Розенманн:
– Наиболее популярный вариант – ребенок от двух до пяти лет, то есть несколько месяцев ускоренной гестации. На старте дитя получает усредненный интеллект родителей – ваши данные у меня в файле есть – и общее развитие, характерное для соответствующего возраста и интеллекта. Достоинства этого варианта: вы сразу имеете дело с разумным существом, минуя несознательный возраст, но способны еще сформировать ребенка по своему вкусу, вырастить друга и близкого человека. Недостатки этого варианта: фактор случайности, детские болезни, неудачная школа. По сравнению с ребенком, родившимся, к примеру, десятилетним, мы можем выиграть или проиграть: предсказать этого нельзя. Поэтому некоторые родители предпочитают вариант от пяти до десяти лет, как некий компромисс. Ребенок от десяти до шестнадцати – старше мы по закону не имеем права – уже застрахован от потенциальных недостатков воспитания и влияния среды, то есть, в вашем случае, вы гарантировано получаете юношу или девушку с высоким интеллектом и способностями обоих родителей. Такого ребенка с радостью примут в самую лучшую школу, даже в Гаусс-колледж. С другой стороны, до наступления взрослой жизни остается совсем немного лет, и не факт, что вы действительно успеете сблизиться с ребенком, воспитать в нем те черты, которые вам дороги. Кроме того, вы пропускаете золотой возраст от пяти до десяти – мало кто получает удовольствие от наличия в доме грудных детей, но восьмилетние восхитительны (тут я опять подумал, собирается ли он сам заводить детей), с ними проще договориться, чем с подростками. В общем, я призываю вас тщательно обдумать все варианты.
Между тем тщательное обдумывание началось уже давно, но прийти к согласию нам так и не удалось. Эмили хотела двухлетнего (или двухлетнюю – последняя поправка к закону не позволяла выбирать пол, но этот вопрос никого из нас не волновал), а я все больше склонялся к мысли завести взрослого ребенка, лет пятнадцати, чтобы за два года интенсивного общения дать ему больше, чем мы могли бы дать двухлетнему за все время его взросления. Зачем тратить время на невыразительные годы раннего и среднего детства, мучить себя и ребенка каруселями, зоопарками и монотонными домашними заданиями? Зачем компрометировать высокие отношения отец-сын приучением к горшку и принудительным поеданием супа? Не говоря уже о том, что в сорок лет родители тоже не помешают, а доживем ли мы до сорокалетия ребенка, если возьмем его карапузом, еще не факт: средняя продолжительность жизни сегодня чуть больше ста лет, и существенного прироста в ближайшие полвека может и не случиться.
Пообещав доктору принять решение до следующей недели, мы поднялись на парковку и, не переставая спорить, сели в хелицикл. «Ты не понимаешь, как много можно вложить в подростка за два года! – настаивал я. – Ему уже можно рассказать всю свою жизнь, поделиться всеми своими исканиями, метаниями, ошибками, поражениями, победами, как со взрослым, понимаешь? Пятнадцатилетний – это же готовый вариант. Он сразу перенимает опыт родителей в лучшем виде! Ты меня не слышишь?» Эмили, сидевшая за пультом, смотрела на меня пристально: казалось, вот-вот заплачет. Мы перестали спорить. Я глубоко задумался и не сразу заметил, что мы парим не в ту сторону. Эмили любила устраивать мне сюрпризы – отыскивая вдруг новое кафе в неожиданном месте или маленькую экстравагантную галерею. Я смотрел вниз – это квартал не был мне знаком. Впереди показался кампус. Я никогда прежде не был в Гаусс-колледже, но, конечно, узнал его. Уверенно лавируя между корпусами, Эмили приземлилась перед одним из них.
– Я сейчас, – прошептала она и направилась к двери. Я вышел из хелицикла, удивленный. Неужели она собирается досрочно записать ребенка в школу? Значит ли это, что она готова мне уступить, согласна на подростка? Эмили вернулась в сопровождении высокого, красивого мальчика. Что-то знакомое почудилось мне в его облике. «Это наш сын Сэм, – сказала она, – ему недавно исполнилось пятнадцать».
Потом мы сидели втроем на скамейке, и она подробно мне все рассказывала – и про ту свою фиктивную командировку, и про выдуманные мигрени. Помню, тогда у меня мелькала мысль, что у нее кто-то есть, мне казалось, что она постоянно норовит куда-то исчезнуть. И действительно, стоило мне переступить порог, как Эмили бросалась навещать Сэма. До поступления в Гаусс он жил у Риделлов – Эмили призналась, что никогда не теряла с ними связи. Сэм тоже много о себе рассказывал: говорил, что увлекается музыкой, но собирается заниматься консалтингом, как мама. Дальше я уже плохо соображал, не воспринимал деталей. Понимал только, что мир рушится, и от этого мне одновременно жутко и весело.
Я думал о том, как пережить обман жены, и считать ли его обманом, или компромиссом, или даже предвосхищением моих желаний? И как мне теперь вести себя с этим славным юношей – своим и чужим одновременно? С другой стороны – пришло мне тогда в голову – наши отношения будут равноправнее, потому что все эти годы он действительно существовал, а не просто наращивался, поэтому каждый из нас может рассказать другому всю свою жизнь.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →