В спецшколы без боя брали только детей из микрорайона или из престижных семей, для прочих был строгий конкурсный отбор. В частности, непрестижный ребенок обязан был четко выговаривать все звуки, а престижный мог шепелявить сколько вздумается. Летом перед первым классом я каждое утро ходила к логопеду избавляться от увулярной «р»: во французскую школу без этого не брали. В очереди к логопеду я познакомилась с девочкой Варей из Белоруссии. Варя рассказывала, что у них есть домик в деревне, а в домике – пороси. Все лето я мечтала о домике в деревне. Родители выделили мне на даче грядку. На этой грядке я выращивала укроп, петрушку, лук и репу. В то лето я любила дачу. В последующие годы дача стала недоПярну, то есть тем местом, где приходится пылиться летом, если не получится выбраться в Пярну (про Пярну я потом напишу особо и, пожалуй, сразу роман).
Девочке Варе районный логопед помог, а мне не сумел. Меня направили к другому логопеду, не простому, а заслуженному. Мне запомнилось, что этот логопед принимал на Красной площади и добирались мы туда на дачной электричке, причем в этой электричке все шепелявили, потому что тоже ехали к логопеду на Красную площадь. В середине августа у меня на грядке поспел укроп, а логопед с Красной площади стала приезжать к нам на дом верхом на Царь-пушке. Заниматься со мной частно она согласилась в обмен на какую-нибудь вещь, поэтому мой папа стал учить ее дочь решать квадратные уравнения: других ценных вещей в доме не оказалось – мои родители были научными сотрудниками.
В конце августа я держала экзамен в первый класс. Меня там спрашивали, что тяжелее – килограмм ваты или килограмм кирпича? И какой первый месяц следующего времени года? Подозреваю, что на таких экзаменах до сих пор задают подобные вопросы. Про увулярную «р» там не спрашивали, зато учительница французского языка потом долго со мной возилась, чтобы поставить ее обратно, потому что во французском языке «р» именно такая. В первый класс меня приняли, но от экзамена осталось ощущение провала: всех девочек привели в носках и гольфах, а меня – в позорных белых колготках.
Мои родители вздохнули с облегчением и отправились на свое первое родительское собрание. Там им велели купить шариковую ручку, не простую, а венгерскую, и добыть перфокарты, не простые, а голубые, или хотя бы розовые. Через неделю мой младший сын пойдет в первый класс и я расскажу ему эту историю, и старшему тоже, но они все равно не поверят, потому что ни малейших вещественных доказательств у меня не осталось.